Портал ec-sport.kz начинает публикацию серии «Невыдуманные рассказы о войне». Сегодня, когда история становится разменной монетой в политических игрищах, и хитроумные политтехнологи пытаются обелить злодеев и очернить героев Великой Отечественной — Второй мировой войны, важно сохранить и рассказать ПРАВДУ. О том времени, о тех людях, о великих битвах этой самой страшной в истории человечества войны, унесшей в небытие миллионы жизней.
…Это не рассказ о самой войне. Здесь не грохочут пушки, не гремят взрывы и не звучит раскатистое «ура». И даже не гремит победный салют. Это рассказ о людях, которые победили в той невероятной войне, прошли страшные, нечеловеческие испытания, совершили невозможное. И остались людьми. сохранили в себе человеческое.
…С фронта приходилось добираться долго, с частыми пересадками. Вокзалы перегружены, поезда брали штурмом. Казалось, вся страна снялась с обжитых мест – и всё куда-то двинулось, создав невообразимую сутолоку. Военные, штатские, баулы, чемоданы, крики, ругань, залихватские гармошки, толчея у вагонов…
А на душе у 22-летней Тонечки Пушкаревой, старшего сержанта с пышными золотистыми волосами и стройной фигурой в новенькой военной форме, выданной перед отъездом, было непередаваемо радостно – ведь жива-здорова, ведь едет домой, где ее ждут родители, сестренка с братишкой, друзья и подруги! И даже привокзальная суматоха не могла испортить этой радости.
Штурмом так штурмом! Небольшая группа знакомых военных, оказавшихся возле подошедшего поезда, сговорившись, применили «тактику абордажа» — одна группа проталкивается без вещей в вагон, другая закидывает им в открытые окна вещи, после чего эту вторую группу втискивают в вагон. Сказано – сделано. С криком, смехом, воплями втискивались в сумасшедшей давке в переполненный вагон…
Когда поезд тронулся, выяснилось, что Тонин вещмешок остался на перроне. В том вещмешке был сухой паек, выданный каждому бойцу их части перед отъездом. Там была белая американская мука («второй фронт», как шутили бойцы, ведь американцы только к концу войны сподобились помогать Советскому Союзу, поняв, что тот одолевает гитлеровскую Германию), яичный порошок, тушенка (опять же «второй фронт»), сахар, селедка, да еще все письма, которые ей присылали из дома.
От радости, что удалось втиснуться в поезд, следовавший прямо до родного жуалынского села Бурное, как-то приутихло сожаление по поводу пропавших продуктов, которые по тем полуголодным временам представлялись настоящим богатством.
***
Только на десятые сутки за окнами вагона замелькали до боли знакомые очертания станции, перрона… Бурное! Их встречали как героев – с цветами и музыкой, торжественными речами и горячими объятиями…
Через два дня, еще не успев привыкнуть к домашней обстановке и сменить военную форму на гражданскую, Тоне пришлось срочно ехать в Джамбул для получения продовольственного пайка, который давали демобилизованным. Это было как нельзя кстати. В доме – шаром покати. Во время войны на хлеб обменяли всё, что только можно.
…В ожидании поезда Тоня бродила по перрону, разглядывая «штатских», от которых несколько поотвыкла за время службы в армии. И вдруг – разговор:
— Ой, может быть, вы знаете, где-то тут живет какая-то Тоня Пушкарева, что ли? Сейчас вот поезд проходил, так какой-то солдатик забежал на станцию и крикнул – передайте, мол, Тоне Пушкаревой, что ее вещмешок находится на станции Аягуз по адресу…
Это было что-то необыкновенное.
Узнав аягузский адрес, она забежала к своим предупредить, что поедет в этот самый Аягуз.
Приключения продолжились и дальше. Бесплатный билет у Тони был только до Джамбула и обратно. Дальше не было ни денег, ни билета. На свой страх и риск отправилась дальше, миновав станцию Джамбул. Как будто из-под земли тут же выросла рядом контролерша. «Ваш билет?» Тоня попыталась было объяснить ситуацию, но та вникать не стала, подняли шум и стала высаживать.
Спасли ехавшие здесь же солдатики. Сказали пару ласковых – и контролершу как ветром сдуло. Фронтовое братство…
***
В Аягузе сразу же нашла улицу и дом, где кто-то неизвестный оставил вещмешок, узнав Тонин адрес по письмам. Казахская семья, совершенно незнакомые люди, встретили ее как родную, собрали нехитрый дастархан, напоили чаем. Возвращая вещмешок, хозяин, смущаясь, извинялся, что взяли селедку – пришли важные гости, а угощать нечем, пришлось взять… Смущению его не было предела. Чтобы хоть как-то отблагодарить этих добрых, бескорыстных людей, Тоня оставила им часть содержимого этого вещмешка.
Вокзал в Аягузе, куда Тоню проводили на вечерний поезд новые знакомые, был похож, пожалуй, на Ноев ковчег – забит донельзя. Не то что сидеть, там даже стоять негде было. На окошечке кассы красовалась замусоленная надпись: «Все билеты проданы».
Притулившись у какого-то стенда с антифашистскими плакатами и пристроив прямо у ног на замусоренном асфальте свой вещмешок, Тоня стала ждать поезд, все-таки надеясь хоть как-нибудь втиснуться. Вдруг – почувствовала, как ее вещмешок тихо-тихо уползает… Нагнувшись, за стендом увидела двоих фэзэушников. Эти 14 – 16-летние подростки, худощавые, с бледными лицами, во множестве сновали здесь, на станции. Взяв Тонин вещмешок, эти двое поманили ее за собой, подвели к скамье, растолкали каких-то парней и усадили. Один из них, без ноги, на костылях, сел рядом и стал расспрашивать – кто такая, откуда, как оказалась в Аягузе. Сама не зная почему, Тоня рассказала этому мальчишке о своих проблемах – ни денег, ни билета и, по всей видимости, учитывая переполненный вокзал, никакой возможности добраться домой. Кроме увольнительного удостоверения, с собой у нее не было даже никаких документов.
Фэзэушник всё выслушал, коротко бросил: «Сиди и никуда не уходи…» — и растворился в толпе. Прошло несколько минут. Он вернулся с двумя парнями и опять коротко бросил: «Иди за нами!..»
К подошедшему к станции составу хлынула толпа, устроив страшную суматоху, давя и сминая друг друга. В это время с другой стороны поезда, открыв запасным ключом дверь пустого вагона, фэзэушники завели Тоню в вагон, забросили мешок на третью, багажную, полку, помогли ей забраться туда же и на прощание сказали: «Постарайся оттуда не показываться до Бурного…»
***
Ни имен, ни тем более фамилий этих людей, так бескорыстно помогавших ей во всей этой истории, Тоня, к своему сожалению, так и не узнала. В суматохе не сообразила спросить. Но на всю жизнь запомнила их лица – простые и добросердечные. Воспоминания об этом, на первый взгляд, малозначительном послевоенном эпизоде, о котором она рассказывала и детям своим, и внукам, почему-то неизменно вызывало у нее ком в горле и слезы на глазах…
